Рубин из короны Витовта - Николай Дмитриев

– Конечно помню, – кивнул княль Острожский и заметил: – Только ж Витовт не согласился.

– Так вот… – Нис поёрзал на своём стильце и, глядя в глаза собеседнику, сообщил главное: – Княже, я дознался, что Ягайло недавно утвердил привилей[166] о том, будто бы земли Литвы и Руси должны отойти Польше.

– Даже так?.. – князь Острожский нахмурился и, какое-то время помолчав, негромко подытожил: – Что ж, Ягайло хорошо понимает, что в случае отделения Литвы Польше против цесаря не устоять…

– Или против Витовта, – тихо добавил Нис.

– Но это же война… – Острожский сокрушённо покачал головой. – Нет, недаром князь Витовт ещё в то лето приказал крепить замки, ох недаром…

– Так, война будет, – согласился Нис и вроде как сам себя спросил: – Вот только какая?..

– Что ты имеешь в виду? – князь Острожский подозрительно посмотрел на собеседника.

– Да всё тоже, князь, наш стан[167] – стан князей руських, – твёрдо ответил Нис.

– Считаешь, князь, пришло время напомнить о себе? – Острожский задумался.

– А чего нам дальше ждать? – Нис принялся горячо убеждать Острожского. – Посуди сам, княже. Великий князь в латинство перешёл и польские порядки заводить начал, а нашу православную церковь ограничивает всячески…

– Не то говоришь, княже, – резко оборвал Ниса Острожский. – Удельные княжества Витовт понемногу нищит[168], а князей местных или вовсе стола[169] лишает, или переводит на малые княжества. Опять же вместо них литовских бояр править ставит.

– Твоя правда, – согласился Нис. – Литвинов-католиков ставит, а нам, если не перейдёшь в латинство, не на что и рассчитывать.

– Вот-вот, – Острожский нахмурился и, подняв вверх палец, потряс им в воздухе. – Вспомни: по городельскому привилею все права переданы только боярам-католикам, а нам, князьям православным до высших урядовых посад[170], – зась!

– Чего зря вспоминать? – сердито откликнулся Нис. – Действовать время!

Услыхав это, Острожский опустил палец, вопросительно посмотрел на сообщника и после долгой паузы, словно рассуждая вслух, сказал:

– Вот только князь Свидригайло после возвращения из-под Новгорода тихо сидит в своём Чернигове…

– Вот и я о том думаю, – так же тихо ответил Нис и добавил: – Ехать надо к нашему Свидригайле…

– Согласен… Считаю, этим летом крутые дела начаться могут…

Словно придя к какому-то окончательному выводу, князь Острожский поднялся, отошёл к окну и, почти касаясь лбом мелкого свинцового переплёта, попытался сквозь мутноватое стекло рассмотреть заплаву, которую уже сплошь заливало половодье…

Свинячье хрюканье, которое почти не прекращалось за тонкой дощаной стенкой, всё больше и больше раздражало пана Вилька. Мало того, что он, ворочаясь на своём жёстком, покрытом только старой оленьей шкурой ложе, страдал от оскорбления, так ещё и эти клятые свиньи напоминали шляхтичу, с каким пренебрежением отнеслись к нему на постоялом дворе.

Надо заметить, что пан Вильк, несмотря на свою прежнюю убогую жизнь в самой настоящей глуши, считал себя родовитым шляхтичем и всех, с кем приходилось иметь дело, старался в этом убедить. Раньше, дома, среди таких же обнищавших панов его высказывания воспринимались как должное, но вот когда по воле случая он оказался в рыцарском почте, любая его болтовня по этому поводу вызывала скрытые ухмылки.

Пан Вильк чувствовал это и, бывало, впадал в бешенство от такого непотребства[171], но ничего поделать не мог. В конце концов он успокаивал себя тем, что такое отношение к его выдающейся особе временно. И пускай пока что те, другие, считают его выскочкой, однако вскоре (хотя шляхтич конечно же не мог сказать даже самому себе, когда именно) он всем покажет, кто на самом деле пан Вильк из Заставцев…

Именно поэтому Вильк без колебаний и даже с восторгом взялся исполнить неожиданное поручение. Пару дней назад рыцарь Шомоши отвёл его в сторону и спросил, как особо доверенного рыцаря собственного почта, не согласится ли пан Вильк взяться за одно важное дело? Ясней ясного, что пан Вильк согласился немедленно и, выслушав, в чём дело заключается, откровенно обрадовался.

Ему представлялось, как он во главе рыцарского отряда лихим налётом захватит подлых тевтонских соглядатаев, а дальше… Дальше Вильк, откровенно говоря, не мог и представить толком, что будет, но был уверен: всё вокруг сразу изменится на лучшее, его везде станут уважать, и, возможно, на такого славного рыцаря обратит внимание сам пан круль.

Однако всё, что может статься потом, так и оставалось мечтами, поскольку действительность оказалась незавидной. К большому разочарованию шляхтича, вместо блестящего рыцарского отряда в его распоряжении оказалась просто разбойничья шайка, которая по приказу затаилась вблизи от убогого заезда[172], стоявшего на битом шляху[173].

К тому же в ближайшие помошники хитрец Шомоши определил Вильку даже не шляхтича, а всего-навсего бобровника Скочиляса, который и так должен был сопровождать своего пана. Уяснив это, оскорблённый Вильк хотел было отказаться, но вовремя спохватился и, сцепив зубы, принялся выполнять опасное поручение.

Ещё одним разочароанием для Вилька стало и то, что, получив под команду не настоящих воев, а какую-то лесную сволочь, он вынужден был оставить пустые мечтанья и даже вместо рыцарского облачения довольствоваться обычной одеждой, такой точно, какую носил когда-то у себя дома. Да и к заезду он прибыл в сопровождении лишь одного Скочиляса, а на его шляхетность указывала только висевшая на боку сабля.

Соотвественной оказалась и встреча. Хозяин заезда, лишь кинув изучающий взгляд на Вилька и его неказистого сопровождающего, ни о чём не спрашивая, провёл новоприбывших в затхлую комнатушку, где и пришлось коротать время, ожидая под свинячье хрюканье, когда же пронырливый Скочиляс, который на правах слуги сновал по двору, сообщит давно ожидаемую весть.

Больше всего Вильк боялся ошибиться, и это была истинная причина, заставлявшая шляхтича крутиться на неудобном ложе и костерить свиней. Судя по всему, посланцы, которых ждал Вильк, вроде как прибыли, но он, проявляя осторожность, не отваживался дать сигнал к нападению и заставлял Скочиляса искать подтверждения.

Наконец за дверью послышались торопливые шаги, и вконец захеканый Скочиляс влетел в комнату: